Неточные совпадения
Запомнил Гриша песенку
И голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал — тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице
своей.
И скоро в
сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась, — и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому
отдаст всю жизнь
своюИ за кого умрет.
Он чувствовал, что на нем одном лежал долг стать подле нее, осветить ее путь, помочь распутать ей самой какой-то роковой узел или перешагнуть пропасть, и
отдать ей, если нужно, всю
свою опытность, ум,
сердце, всю силу.
Чужд русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он покорно
отдавал свои силы на создание империализма, в котором
сердце его не было заинтересовано.
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не
отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном
сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
Но она
отдала уже
свое сердце другому, одному знатному не малого чина военному, бывшему в то время в походе и которого ожидала она, однако, скоро к себе.
Время шло. Над Егоркой открыто измывались в застольной и беспрестанно подстрекали Ермолая на новые выходки, так что Федот наконец догадался и
отдал жениха на село к мужичку в работники. Матренка, с
своей стороны, чувствовала, как с каждым днем в ее
сердце все глубже и глубже впивается тоска, и с нетерпением выслушивала сожаления товарок. Не сожаления ей были нужны, а развязка. Не та развязка, которой все ждали, а совсем другая. Одно желание всецело овладело ею: погибнуть, пропасть!
Ей в самом деле легко было сделать дебош и сорвать
сердце; но она не хочет этого, она чистосердечно
отдает справедливость красоте невесты, и
сердце ее начинает наполняться довольством за счастие
своего бывшего друга.
Она посмотрела на него ласково. И правда, она сегодня утром в первый раз за всю
свою небольшую, но исковерканную жизнь
отдала мужчине
свое тело — хотя и не с наслаждением, а больше из признательности и жалости, но добровольно, не за деньги, не по принуждению, не под угрозой расчета или скандала. И ее женское
сердце, всегда неувядаемое, всегда тянущееся к любви, как подсолнечник к свету, было сейчас чисто и разнежено.
— Голубчик! — воскликнула она. — Дети, самые дорогие нам куски
сердца, волю и жизнь
свою отдают, погибают без жалости к себе, — а что же я, мать?
Все
свое время, все заботы и всю неиспользованную способность
сердца к любви и к привязанности он
отдавал своим милым зверям — птицам, рыбам и четвероногим, которых у него был целый большой и оригинальный зверинец.
«Этот человек три рубля серебром
отдает на водку, как гривенник, а я беспокоюсь, что должен буду заплатить взад и вперед на пароходе рубль серебром, и очень был бы непрочь, если б он свозил меня на
свой счет. О бедность! Какими ты гнусными и подлыми мыслями наполняешь
сердце человека!» — думал герой мой и, чтоб не осуществилось его желание, поспешил первый подойти к кассе и взял себе билет.
Если бы Морозов покорился или, упав к ногам царя, стал бы униженно просить о пощаде, быть может, и смягчился бы Иван Васильевич. Но вид Морозова был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и этого не мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным нравам неодолимую ненависть, и одна из причин, по коим он еще недавно, не
отдавая себе отчета, отвратил
сердце свое от Вяземского, была известная ему самостоятельность князя.
«Изолгали мы и бога самого, дабы тем прикрыть лень
свою, трусливое нежелание
отдать сердца наши миру на радость; нарочито сделали бога чёрным и угрюмым и отняли у него любовь к земле нашей: для того исказили бога, чтобы жаловаться на него, и вот стал он воистину тёмен, непонятен, и стала оттого вся жизнь запутана, страшна и тайнами прикрыта».
О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких чувств души, пробудившейся от
своего земного усыпления! Сколько жизней можно
отдать за одно мгновение небесного, чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту
сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Оно слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски
своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рождения нашего!
Капитолина Марковна присоединяла
свой поклон. Как дитя, обрадовался Литвинов; уже давно и ни от чего так весело не билось его
сердце. И легко ему стало вдруг, и светло… Так точно, когда солнце встает и разгоняет темноту ночи, легкий ветерок бежит вместе с солнечными лучами по лицу воскреснувшей земли. Весь этот день Литвинов все посмеивался, даже когда обходил
свое хозяйство и
отдавал приказания. Он тотчас стал снаряжаться в дорогу, а две недели спустя он уже ехал к Татьяне.
Но бабенька, которую кузина Надежда Гавриловна по-французски называет un coeur d'or [золотое
сердце (франц.)], всегда
отдавала предпочтение Бритому, а Стрекозу недолюбливает и нередко даже называет его самого — предателем, а слезы его — крокодиловыми, И все за то, что он чересчур тщился доказать
свою «невинность».
Перехватов, как и Янсутский, со вдовства Домны Осиповны начал сильно желать, чтобы она, сверх
сердца,
отдала ему и руку
свою; но у Домны Осиповны по этому поводу зародились
свои собственные соображения: как владетельнице огромного состояния, ей стала казаться партия с ним слишком низменною; Перехватов все-таки был выскочка!..
После я узнал, что мой отец и Княжевичи продолжали уговаривать мою мать
отдать меня немедленно на казенное содержание в казанскую гимназию, убеждая ее тем, что теперь есть ваканция, а впоследствии, может быть, ее не будет; но мать моя ни за что не согласилась и сказала решительно, что ей надобно по крайней мере год времени, чтобы совладеть с
своим сердцем, чтобы самой привыкнуть и меня приучить к этой мысли.
Всё ему!.. да знаешь ли, что он должен быть доволен и десятою долею твоей нежности, что он не
отдаст, как я, за одно твое слово всю
свою будущность… о, да это невозможно тебе постигнуть… если б я знал, что на моем
сердце написано, как я тебя люблю, то я вырвал бы его сию минуту из груди и бросил бы к тебе на колена…
Тетя Соня долго не могла оторваться от
своего места. Склонив голову на ладонь, она молча, не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая, хотя задумчивая улыбка не покидала ее доброго лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты
свои, и ум, и
сердце — все это
отдала она детям, так весело играющим в этой комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем…
Здоровая, сильная личность не отдается науке без боя; она даром не уступит шагу; ей ненавистно требование пожертвовать собою, но непреодолимая власть влечет ее к истине; с каждым ударом человек чувствует, что с ним борется мощный, против которого сил не довлеет: стеная, рыдая,
отдает он по клочку все
свое — и
сердце и душу.
Он был мудрый Полководец; знал
своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать
свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал
свою цену, но хвалил только других;
отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине
сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия.
Чрез несколько минут он должен быть увидеться с женщиною, которая была постоянною его мечтою в продолжение нескольких лет, с которою он был связан прошедшим, для которой был готов
отдать свою будущность — и
сердце его не трепетало от нетерпения, страха, надежды.
Кто много странствовал по свету,
Кто наблюдать его привык,
Кто затвердил страстей примету,
Кому известен их язык,
Кто рано брошен был судьбою
Меж образованных людей
И, как они, с
своей рукою
Не
отдавал души
своей,
Тот пылкой женщины пристрастье
Не почитает уж за счастье,
Тот с
сердцем диким и простым
И с чувством некогда святым
Шутить боится.
Она так моложава и хороша собой, что дочери кажутся при ней уродами; она вся исполнена самоотвержения и тихой любви к
своим детям: она
отдала им
свое сердце и сама не только не имеет воли, но даже
своих желаний, по крайней мере не показывает их.
О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких чувств души, пробудившейся от
своего земного усыпления. Сколько жизней можно
отдать за одно мгновение небесного чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту
сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Она слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски
своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рожденья нашего.
Я жизнь
свою богу
отдам!»
Но монахи его окружили толпой
И в
сердце вонзили кинжал.
Ведь я вторые сутки не ел, вчерась
свой кусок мальчонке
отдал…» Повернулось у меня
сердце, куда и страх девался.
Я теперь сиротинушка, хозяин
свой, и душа-то моя
своя, не чужая, не продавал ее никому, как иная, что память
свою загасила, а
сердце не покупать стать, даром
отдам, да, видно, дело оно наживное!» Я засмеялась; и не раз и не два говорил — целый месяц в усадьбе живет, бросил товары,
своих отпустил, один-одинешенек.
— Что так болит у Иуды? Кто приложил огонь к его телу? Он сына
своего отдает собакам! Он дочь
свою отдает разбойникам на поругание, невесту
свою — на непотребство. Но разве не нежное
сердце у Иуды? Уйди, Фома, уйди, глупый. Пусть один останется сильный, смелый, прекрасный Иуда!
Вы будете приглашен принять ее из моих рук, когда она будет приготовлена мною
отдать вам
свое сердце».
— Глупый, глупый солдат! — произнес чародей. — Что я могу взять от тебя, когда я самый могучий волшебник в мире и все у меня есть?
Сердце, предназначенное волшебницами для Дуль-Дуля, у меня. Но я его не
отдам так легко. Впрочем, — прибавил Гай, — я дам тебе это
сердце, если ты мне дашь вырезать
свое человеческое
сердце из твоей груди. Согласен?
Ох! Пришла бы страсть-зазноба, вмиг бы она все перевернула! Развязки бы добилась. Половину
своего бы собственного состояния
отдала. Что жадничать? У детей будет кусок хлеба! Ждать ли этой зазнобы? Не прошло ли уже время? Не выели ли горечь и обида и жизнь с постылым мужем то, чем
сердце любит, чем душа летит навстречу другой душе?
Он притворился, как чех под швабом, он
отдал свою голову, а
свой огонь спрятал в
сердце…
В день похорон приехала из деревни мать умершей. Я ей
отдала все сбережения Саши, все ее платья, все, что она имела. Старуха надорвала нам
сердце своими причитаниями и плачем. Это была ее любимая дочь.
Пять лет прошло с тех пор. Она все ожидала его, но он не возвращался. Всю нежность
своего любвеобильного
сердца отдала она дочери. Для нее трудилась, не разгибая спины, над непривычной для нее поденной работой.
Даже выражение лица его изменилось. Во взгляде старческих глаз появилась уверенность — призрак зародившейся в
сердце надежды. В душе этого старика жила одна заветная мечта, за исполнение которой на мгновение он готов был
отдать последние годы или лучше сказать дни
своей жизни, а эти годы и дни, говорят самые дорогие.
Марья Петровна начала с того, что захотела его утешить и кончила, как это обыкновенно бывает, тем, что
отдала ему
свое сердце. Она не ведала, какая пропасть ожидает ее на этом пути, усеянном розами.
Ксению Яковлевну, оставшуюся на ее попечении после смерти малолетним ребенком, Антиповна любила чисто материнской любовью. Ей не привел Господь направить нежность материнского
сердца на собственных детей. Двое было их, мальчик и девочка, да обоих Бог прибрал в младенчестве, а там и муж был убит в стычке с кочевниками. Одна-одинешенька оставалась Антиповна и все
свое любящее
сердце отдала своей питомице. Ксения Яковлевна на ее глазах росла, выросла, но для нее оставалась той же Ксюшенькой.
Наконец на сорок втором его году, Гименей готовился поднести ему самый роскошнейший цветок, какой родился в садах мира: прелестная саксонка Ейнзидель уже с кольцом обручальным
отдала ему
свое сердце.
Сильно и часто за эти годы билось его
сердце. Жаль было ему родины с обеих сторон, но что было делать? Лучше
отдать своему, чем чужим!
Но вы, конечно, хотите, чтоб будущая подруга вашей жизни с рукою
своею отдала вам
сердце, чтоб она вас любила и любовию
своею услаждала вашу будущность.
— Не
отдаст… нечего и думать, я уж не раз приступалась… Куда тебе… так прижмет к себе, что хоть руки ей ломай и кричит не
своим голосом, пока не отойдешь… Я уже ее и оставила, и мужа к ней не допустила… мужчина, известно, без
сердца, силой хотел отнять у нее… Я не дала, а теперь, грешным делом, каюсь… Пожалуй, сегодня или завтра все же его послушаться придется… Не миновать…
Но скажи мне, что ты меня любишь, поклянись, что не
отдашь сердца своего и руки никому кроме меня, и я преступлю волю матери, буду глух к зову моего отечества, моих братий и останусь здесь, счастливый надеждой, что ты увенчаешь когда-нибудь мою любовь у алтаря Господня.
Он, в
свою очередь, поступал так же по отношению к ней; открывал ей
свое сердце,
отдавал ей отчет во всех
своих поступках, спрашивал у нее, в случае надобности, совета, как поступить, на что решиться, говорил ей о
своей любви, но всегда тоном глубокого уважения, так как взаимность ее чистого
сердца опьяняла его, но вместе с тем внушала ему какое-то религиозное чувство.
Чем больше узнавала Мира от
своих подданных правду-истину, тем ярче и ярче разгоралась в ее
сердце любовь к ним. И тут же дала себе слово Мира-королева бросить веселье да потехи и всю
свою жизнь
отдать на служение
своему народу.
— И я буду его врагом. Что ж вам и тогда в
сердце, которое в другой раз так любить не может, измятом, разбитом, сокрушенном? Я обманула бы вас, если бы
отдала вам руку
свою, не
отдав вам нераздельно любви
своей. Хотите ли жену, которая среди ласк ваших будет думать о другом, хоть бы для нее умершем?
Я знаю ваши достоинства, знаю, что была бы с вами счастлива, но не могу
отдать вам с рукою
своей сердца чистого, никого не любившего прежде,
сердца, вас достойного.
Гориславская. Если на это воля Господня, обнимите меня, как дочь вашу. (Бросается на грудь Леандрова.) Я люблю вашего сына и, уверенная в нем,
отдаю ему руку вместе с
сердцем своим. Ему одному принадлежало оно. (Подает руку Сергею Петровичу, потом бросается обнимать Виталину.)
Счастье первой любви туманит рассудок. Время укрепило и усилило эту любовь, и Марья Петровна не видела в этом ничего дурного. Она любила без расчета и рассуждения, и ей казалось, что как она
отдала ему
свое сердце, так же
отдала бы и
свою жизнь. Она вся принадлежала ему — одному ему… Переживая весну любви, никогда не думают об ее осени.